Но вернемся в 1918 год.

Придя к власти, Временное сибирское правительство сразу спровоцировало недовольство крестьян тем, что начало сбор недоимок за 1915-1917 годы. Проводилась также реквизиция лошадей и продовольствия для армии. Недовольство крестьян резко усилилось после того, как Временное сибирское правительство объявило мобилизацию в армию. Воевать народ не хотел. На съезде крестьян Павлоградской волости, например, было решено: «Солдат не давать, подати не платить», чехословаков разогнать. Выступили против мобилизации в белую армию и в соседних местах, в Азово, Таврическом. А после прихода к власти Колчака и усилении репрессий за уклонение от мобилизации крестьяне и вовсе стали уходить в партизанские отряды. На юге Омского Прииртышья партизанским отрядом руководил Роман Сергеевич Рассохин.

Роман Сергеевич Рассохин родился в селе Павловка на Полтавщине в семье бедняка. Чтобы сохранить семью от вымирания, Сергей Антонович Рассохин, отец Романа, переселился с Украины в Сибирь и обосновался в селе Беляки. Юношей Роман уезжает в Омск и становится рабочим железнодорожных мастерских. В разгар Первой мировой войны Романа Рассохина призывают в армию. В окопах Северо-Западного фронта он становится большевиком. Принимает активное участие в октябрьских событиях в Петрограде, слушает речи Ленина, вновь воюет на фронтах. В начале 1918 года он приезжает в Русскую Поляну. Создает партячейку, комитет бедноты. Вечера проводит с крестьянами, разъясняя им декреты Советской власти.

С приходом к власти Колчака организовал партизанский отряд, появлялся то в Русской Поляне, то в Павлоградке, то в Новосанжаровке, Славянке... Он проводил агитацию против колчаковцев, призывал не вступать в колчаковскую армию, выдавал фиктивные справки о непригодности для службы в армии. В селе Бугун (Красноозерка) уговорил молодежь не ходить на службу к Колчаку.
Каратели постоянно охотились за партизаном, неоднократно устраивали засады в селе Русановка, где жила его мать. Однако до поры до времени удавалось уходить. И лишь осенью 1919 года, когда он прибыл с очередным заданием в село Русановку, был выдан там местными кулаками, арестован и увезен в Омск, где перед самым освобождением города от колчаковцев был расстрелян в Загородной роще. Позднее был перезахоронен в братской могиле на площади Ленина с другими расстрелянными революционерами.

Первый председатель колхоза им. Рассохина в селе Славянка М. Шабалдас в 1967 году вспоминал в газете «Целинник» № 137:

«В 1919 году в хмурый осенний день к зданию бывшего в первые годы Советской власти сельсовета подкатила пароконная телега. В ней лежал связанный, избитый человек. Мой дядя был в том заведении каким-то начальником. Когда сопровождавшие арестованного колчаковцы ушли обедать, связанного человека на это время они перевели в здание, а дядя поставил на караул своих людей.
После того, как колчаковцы скрылись в избе зажиточного хозяина, дядя подозвал меня и сказал:
«Вот тебе нож, и когда я со стражниками уйду, перережь веревки на связанном человеке и скажи, пусть убегает».
Я спросил у дяди, кто этот человек.
Он назвал шепотом: «Рассохин».
Стражники ушли. Я пробрался в комнату, где лежал связанный, и передал ему приказание дяди. Но Рассохин твердо сказал, что этого делать нельзя. Из-за меня, говорит, пострадает много народу. По всей Славянке начнутся обыски, а почти у каждого на чердаке прячутся дезертиры, мне, говорит, устроят побег в пути.
Много позже я узнал, что побег Рассохину устроить не удалось, и он вскоре был расстрелян. На всю жизнь Роман Сергеевич Рассохин оставил в душе моей память как человек, без колебания пожертвовавший своей жизнью ради спасения других.
После демобилизации из Красной Армии я прибыл в родное село и был избран председателем только что созданного колхоза. Одним из первых предложил увековечить память борца за народное дело Р. С. Рассохина, назвать его именем наш колхоз. Это предложение было принято сразу, ибо бесстрашного революционера с благодарностью вспоминали все».

Рассохин погиб за два дня до освобождения Омска. На рассвете 14 ноября 27-я дивизия 5-й армии Тухачевского переправилась по льду через Иртыш и после короткого боя взяли Омск.

После изгнания из Западной Сибири войск Колчака и чехословаков Советская власть стала утверждаться на местах. В стране проводилась политика военного коммунизма. Как и в 1918 году, осуществлялась продовольственная диктатура. Сотни продотрядов колесили по деревням Омской и Тюменской губерний, осуществляя продразверстку. До 20 июля 1920 года в Западной Сибири было заготовлено 15,26 миллиона пудов хлеба и фуража, а в целом по Сибири - 20 миллионов пудов.

20 июля 1920 года Совет Народных Комиссаров принимает декрет «Об изъятии хлебных излишков в Сибири». По этому декрету Сибпродом до 1 марта 1921 года должен был сдать по продразверстке 110 миллионов пудов хлеба. И ведь сдали! Но какой ценой: выгребали у крестьян не только излишки, но и часто семенное зерно. Естественно, это вызывало сильное недовольство крестьян. Для подавления недовольства был создан губернский революционный трибунал.

В Омском областном архиве сотни дел выездных сессий этого трибунала, которые судили на местах. Действовали в уездах Чрезвычайные тройки по проведению продовольственных разверсток. Нарушителей сажали в концлагеря. В 1920-21 годах наряду с такими известными преступления, как бандитизм и спекуляция, государственными преступлениями считались: уклонение от государственных налогов, агитация против продразверстки и налогов, неоказание помощи властям, дискредитация Советской власти и т. п.

Заглянем в некоторые из дел ревтрибунала.

Заключение
По делу 304/220 по обвинению Волотского Якова Николаевича в агитации. Гр. Волотский 2 мая с.г. был задержан милицией 5 района г. Омска и доставлен в Губчека.

Допрошенный в качестве свидетеля гр. Бабайцев показал, что гр. Волотский на крестьянском базаре утром 2 мая при распродаже крестьянской сметаны, которая продавалась по 300 руб. за крынку. Как только покупателей стало увеличиваться, продавщица увеличила цену до 500 р. за крынку, ввиду чего публика стала возмущаться повышением цены. В это время к возу подошел гр. Волотский и начал кричать, что омские житичи получают жалование по 20000- 25000 р. в месяц.

При задержании гр. Волотский продолжал кричать, что он не подчиняется милиции, угрожал приходом японцев, кои, по его словам, расправятся с русскими. При составлении допроса гр. Волотский говорил, что пишите хоть 20 протоколов, Россию вы не спасете, а спасем мы.

Гр. Жиров показал, что гр. Волотский кричал, что вы не устоите, что скоро придут японцы и вам покажут. Обращаясь к милиционерам, говорил: «Зачем вы служите Советской власти, при Колчаке жить было лучше».
Свидетель Колмогоров добавляет, что гр. Волотский говорил: «Скоро время отойдет вам здесь властвовать, вы опираетесь на свои «берданки». Свидетель Мидек добавляет, что гр. Волотский на базаре говорил: «Скоро вам ничего не повезут крестьяне, подохнете с голоду».

Привлеченный в качестве обвиняемого гр. Волотский себя виновным признал, пояснил, что он защищал женщину от возмущения толпы и говорил, что вы только надеетесь на милицию, на штыки и силу.

На основании вышеизложенного гр. Волотского Якова Николаевича нахожу виновным в агитации на крестьянском базаре среди крестьян и рабочих. Принимая во внимание, что гр. Волотский бывший офицер царской армии и сказанные им слова принесут контрреволюционные плоды, считаю следствие по делу законченным, поэтому настоящее дело вместе с заключением представить на рассмотрение Коллегии Омгубчека.
Составлено 2 сентября 1920 г.
Примечание. Обвиняемый содержится в Омском Доме лишения свободы».
(ГАОО, ф. 239, оп.1, д. 59)

А вот пример суда за уклонения от продналога.

Приговор
1921 года октября 3 дня именем Российской Социалистической Федеративной Советской республики Омский Губернский революционный трибунал под председательством тов. Иванова и в составе членов Моисеева и Соларева при секретаре Беляеве выслушал в открытом заседании дело по обвинению гр. Авраменко Никиты, Гладкова Калистрата, Гладкова Ермолая и Завгороднего Василия, обвиняемых в злостном неплатеже маслоналога.
Судебным следствием установлено, что Авраменко Никита и Гладков Ермолай категорически отказались платить налог маслом и яйцами. Притом скрыли от налога по одной дойной корове. Кроме того, не желая выполнять налог, запускали и не доили коров, могущих дать молоко. Так, например, у Авраменко и Гладкова Ермолая имелись коровы более указанного ими количества. Принимая во внимание, что голод сел Поволжья требует точного и скорого сбора продналога, и уклонение от такового тем более злостное, являются тягчайшим преступлением перед голодом 20000000 голодных крестьян Поволжья.
Завгородний, имея 2 коровы, из 20 фунтов маслоналога уплатил только шесть фунтов и из причитающихся 64 яиц только 16 штук, что также указывает на уклонение от выполнения налога и потому выездной сессией Омгубревтрибунала, руководствуясь революционной совестью и правосознанием, постановил: гр. поселения Тихомировского Федоровской волости Павлодарского уезда Авраменко Никиту Ивановича 40 лет, Гладкова Ермолая Ананьевича 48 лет приговорить к двум годам общественных принудительных работ с лишением свободы каждого.
Завгороднего Василия Игнатьевича 51 года - к двум годам общественно-принудительных работ с лишением свободы условно. С тем, что если он в течение этого срока нового преступления не совершит, то наказанию подвергнут не будет. Дело о Гладкове Калистрате выделить и ввиду его неявки в суд арестовать.
У Гладкова Ермолая, Авраменко Никиты конфисковать по одной дойной корове у каждого и передать беднейшему населению, честно выполняющему государственную повинность, лишить прав выборности и быть избираемым всех осужденных на тот же срок. Приговор окончательный, но может быть обжалован в Казтрибреспублики в течение 48 часов с момента вручения обвиняемым копии.
Председательствующий
Члены (подписи)» (ГАОО, ф. 239, on. 1, д. 829)

Как видим, в связи с отсутствием юридической базы приговоры основывались на революционной совести, а она у разных людей была разная и чаще всего направляла подсудимых в концлагерь.

Проводимая политика, естественно, не обошла стороной и жителей недавно основанной Нововаршавки, упоминающейся в деле Колмогорова Л. Е. Дело открывается следующим заявлением:

«В Верховный трибунал Сибири гр. поселка Черлакского Омского уезда ныне заключенного концентрационного лагеря Лукъяна Егоровича Колмогорова

Заявление

Приговорам выездной сессии Омгубревтрибунала 24 июля 1921 года осужден за самовольный обмолот хлеба на 5 лет принудительных работ с лишением свободы.
Чтоб ясна была картина дела, я считаю своим долгом указать, в какой обстановке и с кем я работал, будучи предволисполкомом. Как член Р.К.П. я прежде всего всегда и во всем советовался с членами ячейки, с товарищами, членами РКП (инструктор волкомпарта, рай- инструктор, видные водники), я был требователен, настаивал на том, чтоб они не пьянствовали, не развратничала и вообще бы имя коммуниста не пачкали и чтоб своим хорошим примером могли увлечь молодых коммунистов и граждан.
Порой требования были нашей партийной головке не по носу. Мое присутствие им мешало. Без меня им вольготней жилось бы. А отсюда ясно, какое у них должно быть желание (убрать меня).

Весною 1921 года я был избран председателем волпосевкома, а работу по исполкому передал своему заместителю тов. Крульману. О работе я своевременно давал отчеты съезду Советов, а нужды телеграфировал в Омск. В начале мая стало выясняться, что семян не хватает, и нам их не дадут, а площади засеяны на 50%.
Время засева уходит, ждать нечего, и я решил на свой риск разрешить крестьянам обмолотить скирды до 100 пудов. Сам, не имея своего хлеба, подрядился с другими обмолотить хлеб безлошадному крестьянину, на условиях расчета хлебом, что и было сделано.

Вот моя вина. С приездом выездной сессии мои враги зашевелились, воскресли, они видели, что за мной есть ошибки (хотя за ошибки не судят). Машина их пошла работать, и я через 2 часа в глазах сессии стал таким явно страшным преступником, что меня сейчас же без суда и следствия не грешно расстрелять.
В течение нескольких часов сфабриковали обвинительный материал, и я через 18 часов после приезда сессии а начала собирания материала сидел уже на скамье подсудимых, осужденным на 5 лет.

Не беру на себя труд расписывать ярко положение, я хочу только указать, что если мною что и было сделано, так только некоторые ошибки по незнанию. Со стороны же сессии был допущен целый ряд незаконных действий, которые меня сделали виновным, а в то же время дают право взывать к пролетарской справедливости.
Тот, кто явился нашим обвинителем, был вызываем несколько раз. Причем его учили, как сделать показания. Свидетели, которые могли бы обнаружить клевету нашего обвинителя, не были допущены. И на веемой просьбы допросить свидетелей, знающих истинное положение вещей, я слышал только угрозы и выкрики: «Замолчать!» В декабре 1921 г. меня соглашались освободить, если я дам взятку в 5 000 000 руб.

Я хоть и заключенный, я хоть и осужденный, но как гражданин не лишен права искать правды, а поскольку это так, то разрешите мне призвать к порядку, разрешите мне как бывшему члену РКП (а в душе и сейчас), что если я осужден, наказан за ошибки, так и тех, кто, ведя мое дело, совершил ошибки, пусть тоже накажут, а это можно только тогда, когда будет сделан пересмотр.
Вот на нем-то я и настаиваю».
(ГАОО, ф. 239, on. 1, д. 2716).

Заявление это не осталось без внимания и было затребовано для обозрения в порядке судебного надзора.

«25.02.1922, № 764.
В Омский губревтрибунал
Отдел Суднадзора Сиботделения Верхтреба В ЦИК на основании ст. 37 осн. пол. о Триб, просит выслать дело выездной сессии о Колмогорове Иване - гр. пос. Черлаковского Омского уезда для обозрения в порядке надзора.
Ст. докладчик Суднадзора Соболев (подпись)
Секретарь (подпись)».

Из сохранившихся документов не ясно, освободили Колмогорова или нет, но совершенно ясно, кто его «закопал». Это его заместитель Крульман, который в качестве свидетеля показал, что предупреждал Колмогорова о том, что в Нововаршавке и Патровке расхищается семенной хлеб как зерно, так и необмолоченный, но тот не обращал внимания на эти предупреждения. Районный уполномоченный Мирошин и волинструктор Дорогов показали, что говорили Колмогорову, что хлеб в скирдах - государственная собственность, но тот проигнорировал их. И все трое обвиняли Колмогорова в том, что хлеб расхищен для личного потребления. Скорее всего, зерно действительно частично расхищалось, в чем косвенно признается и Колмогоров, говоря о своих ошибках, но в главном он был прав - сеять было нечем. Это подтверждается следующим документом из этого же дела.

«Патровская комячейка    
В Черлакский волисполком
1921 г. 22 мая, № 9

Просим дать содействие по поводу засева площади кузнецами Патровской общественной кузницы; а также жены красноармейцев неоднократно делали предложение председателю сельисполкома и сельпосевкома, чтобы посеять хлеб, на который уже есть семена и выделена норма земли.
И кузнецы наши справляют инвентарь бесплатно, так как обещал им сельпосевкоми за то посеять хлеб.
Но теперь не обращают внимание ни на какие предложения, а время сева уже проходит. Так же предложение ячейки остается безрезультатным. Просим немедленно дать содействие.
Ответственный секретарь Патровской комячейки Брыкин»

Под угрозой голодной смерти народ не выдержал и восстал. В истории это выступление известно как Ишимское восстание. Восстание началось 31 января 1921 года в Ишимском уезде и быстро распространилось по волостям Ялуторовского, Тобольского, Тюменского, Сургутского и Березовского уездов.
Затем оно охватило Тарский, Тюкалинский Петропавловский, Кокчетавский, Атбасарский и Акмолинский уезды Омской губернии, на юго-западе - Курганский уезд Челябинской, Камышловский и Шадринский Екатеринбургской губернии.
Общая численность восставших достигала 100 тысяч человек.
Повстанцы были плохо вооружены.
Общее командование осуществлял учитель Владимир Алексеевич Родин. Против восставших были брошены регулярные части Краской Армии под руководством председателя Сибревгома И. П. Смирнова, помощника главкома ВС республики В. И. Шорина (в прошлом царского полковника) и председателя СибЧК И. П. Павлуновского: 21-я стрелковая дивизия, четыре кавалерийские бригады, 29-я стрелковая дивизия, Казанский и Сибирский курсантские полки, 121-й и 122-й кавалерийские полки, три отдельные стрелковые бригады, восемь отдельных стрелковых полков, особый Сибирский полк, два запасных пулеметных батальона, четыре бронепоезда, ЧОН, ВЧК, отряды милиции и другие части и подразделения.

В конце концов, восстание было жестоко подавлено. Все имущество участников восстания конфисковывалось.

И даже в 1957 году, когда реабилитировались фигуранты белогвардейско-казачьего заговора 1933 года (которого на самом деле не было), нескольким участникам восстания 1921 года, проходившим по этому заговору, было отказано в реабилитации, вместе с Растрепениным, который заколол штыком черлакского предревкома Мельникова.

По материалам Ишимского восстания омский прозаик Михаил Шангин написал роман «Ни креста, ни камня», за который был удостоен всероссийской Шолоховской премии.
Продразверсткой были вызваны, кроме Ишимского, еще и Кронштадтское восстание и Тамбовское, в подавлении которых принимал активное участие Тухачевский. Все это вынудило большевиков изменить продовольственную политику и объявить о новой экономической политике (НЭПе), о замене продразверстки продналогом.

Постепенно жизнь стала налаживаться, и уже 5 мая 1922 года губисполком отчитывался:

«НЭП дал уже свои первые положительные результаты в области оживления хозяйственной жизни губернии, ее сельского хозяйства, промышленности и товарооборота. Губерния успешно выполнила продналог, трудгужналог, лесозаготовки. Расширился товарооборот. Намечается перелом в работе промышленных предприятий, переведенных на хозрасчет».

Гражданская война, неурожай 1920 года, слухи о хлебном богатстве Сибири вызвали переселенческое стихийное движение. Переселенцев было столько, что железная дорога не справлялась, и около 50 тысяч переселенцев вынуждены были зимовать в дороге. Из этой волны переселенцев лишь около 30% остались в Сибири, остальные уехали обратно. Для работы с переселенцами и решения других земельных вопросов были созданы после революции земкомиссии и губернское земельное управление, сформирован Губземотдел.

В 1920 году пригодной земли для немедленного заселения было 665 824 десятины в губернии и 62428 десятин в Омском уезде.

В 1923 году в Омском уезде было 53 русских волости и 4 киргизских (казахских). Землепользование было в следующих количествах: крестьяне-старожилы - 2206,5 дес., переселенцы - 11674,6, казаки - 29255, инородцы - 242508, города и поселки - 200, коммуны - 26740, совхозы - 95480, арендных статей и участков -102587, гослугфонда-1.484, школьные земли - 2520, госучреждения и предприятия - 4539 дес.

В 1920 году Омская губерния приняла переселенцев 43384 души, а в 1921 году - 4649 душ, на порядок меньше: время восстания не лучший момент для переселения.